Отец

В жизни любого человека, не страдающего комплексом неполноценности на клиническом уровне, есть особый период. Который у многих затягивается на всю жизнь. Незаметно, как заря, подкрадывается момент, когда ты становишься самым умным. Или почти самым. Я тоже когда-то стал таким.

Мне было лет всего лишь четырнадцать, когда многие окружающие взрослые уже стали доставать своей тупостью. Дубизмом, упёртостью и занудством. Первым, самым досягаемым дураком, который попадался мне на глаза каждый день помногу раз и активно проявлял по отношению ко мне вышеперечисленные качества, был мой отец. Я даже не был благодарен ему за то, что он поддерживал тем самым и укреплял во мне уверенность в собственной моей исключительности.

Сегодня я достиг того возраста, в котором уже помню своего отца. Я могу сравнить того его и теперешнего меня. Я могу сравнить того себя с теперешним собой. И ещё раз сравнить того себя и того его. Сравнение приводит меня к неутешительному выводу: единственный тупой дурак, дубинноголовый упёртый зануда, который мне попадался каждый день, встречал меня в любом зеркале. Больше таковых вокруг себя я не припоминаю.

Папа в этом сравнении вспоминается всякий раз, когда я должен что-то сделать, решить, предпринять в ситуации, которую помню с ним. И надо же. Папаша, казавшийся мне тогда  круглым идиотом, поступал куда мудрее, умнее и тоньше, чем мне удаётся сейчас.

 Мой умный и терпимый отец. Он видел моё к нему отношение, и делал вид, что не замечает его.

Он стремился уберечь меня от ошибок и переживал, видя, как я, самоуверенный глухарь, игнорирую его мудрость и тараню жизнь медным лбом, гулко звеня на всю вселенную своим идиотизмом. И при этом он всегда гордился мной, хотя гордиться было нечем, скорее со стыда можно было сгореть. А я, наоборот, стеснялся своего отца и старался не появляться с ним на людях. А, появляясь, переживал какие-то там муки стыда, на которые, сегодня понятно, не имел ни малейшего основания. Сейчас я учусь быть таким, как мой отец. И дай-то Бог мне когда-нибудь приблизится к этому идеалу.

Тогда мне казалось, что кроме зарплаты и участия в домашнем хозяйстве, от нашего главы семейства мне никакой пользы. Конечно, с высоты своего блестящего ума я часто снисходил до разрешения помочь мне с учёбой. Особенно с математикой всех видов, с которой нелады были всегда, а у папы наоборот – талант. Но в остальном…

Даже правильно питаться он меня не научил, самому пришлось доходить до всего. Старался как можно вкуснее накормить детей, свято веря в то, что чем вкусней и качественней еда, тем она полезнее. Деликатесы приносил – как к празднику, каждый день почти. И лишь недавно дошло до меня, ограниченного. Это хорошо, что не научил. Свой путь наиболее ценен. Да и как он мог это здоровое питание изучить, откуда?

Года три я отработал в школе учителем. Даже классным руководителем был.

Общаясь с детьми всех школьных возрастов, я с удивлением обнаружил, до чего же много я умею делать с точки зрения простого школьника, пытающегося свысока смотреть на своего классного руководителя. Свысока им не удавалось.

Я не намного хуже их играл в футбол, и они не считали за неудачу играть со мной в одной команде. То же самое и с хоккеем, волейболом, баскетболом, настольным теннисом. Я худо-бедно, но катался на велосипеде. Я единственный из всех учителей, (за исключением преподавателя физкультуры, конечно) не побоялся модных роликов, ибо в детстве вовремя был поставлен отцом на коньки и даже имел какой-то там юношеский разряд по фигурному катанию. Я запросто переигрывал их «в банку» (уличный симбиоз городков и салок с элементами фехтования на палках). Я проявил недюжинные для учителя, с их точки зрения, познания в рыболовстве, туризме, построении воздушных змеев, сбивании самодельных тачек-самокатов, а также в различных уличных и домашних народных играх, о которых мои подопечные, зачастую дерзкие оппоненты, и не догадывались.

А уж в язвительных шутках, столь популярных у недорослей, они со мной тягаться и не лезли – боялись опозориться на глазах сверстников, попадя мне на язык. Даже цитировали потом. Ай да учитель, какой классный классный руководитель, прямо-таки кумир юных, пример коллегам. Самородок? Да ничего подобного.

Когда я держал на рынке палатку, то старался во всём подавать личный пример трём своим продавцам, бывшим моложе меня лет на десять. Они часто полагались на меня не только по делу, но и в житейских и даже личных вопросах. А когда как-то раз во внерабочее время я по случаю взял в руки гитару и что-то «сбацал», то один из моих подчинённых воскликнул: «Слушай, а есть на свете что-нибудь, что ты не умеешь?!»

Всему перечисленному и не перечисленному меня научил мой отец. Угрохав на меня уйму времени и сил. Ибо обучению я поддавался с  сизифовым трудом, порой через некоторое время забывая, чему научился. И вынуждая своего терпеливого отца повторять дважды, трижды, многажды. На самом деле он учил меня не только этому. Прежде всего, он научил меня учиться. Далее – всему остальному (кроме, кстати, гитары).

Рисовать, читать, писать, декламировать стихи, любить книги и знания, готовить еду самому себе и близким, поддерживать чистоту в доме, теле и душе, не бояться инструментов, а дружить с ними, правильно подбирать одежду, завязывать галстук, носить костюм-тройку, бриться, быть мужественным, всегда нести полную ответственность за свои слова и поступки, не бояться ничего и никого, уметь постоять за себя, быть весёлым, неунывающим оптимистом, галантным и остроумным кавалером, любить жизнь, друзей и женщин искренне, всем сердцем, и ещё, и ещё, и ещё…

Многому из того, чему он учил меня, я так и не научился.

Но: это он сделал из меня человека. Он создал меня так, как отцы обычно создают своих сыновей, не более. Но и не менее, ибо далеко не все отцы вообще этим занимаются.

Он не казался (и продолжает не казаться) яркой личностью. Так, вполне заурядный человек, в меру начитанный, интеллигентный. Инженер-конструктор, по утверждению сослуживцев очень хороший специалист, но не более того. К тому же он не знал, да и до сих пор не знает многих вещей, которые я знаю сейчас.

Он был и остаётся талантливейшим из многих, которых я знаю, узнаю и не узнаю. Он – талантливейший, замечательный отец. А больше сыну не нужно, это и есть сыновнее счастье. Смогу ли я стать таким же? Сейчас мне это представляется фантастикой. Кажется, я куда более зауряден.

В свои шестьдесят он всё ещё явно здоровее меня, не имеет лишнего веса, физически трудится, много читает, ещё больше ходит пешком, плавает в море, играет в шахматы, бегает за резвыми внуками, моими племянниками, учит их жизни так, как когда-то меня, или лучше.

И продолжает мною гордиться. Но теперь-то мне кажется, в отличие от моих юных дебильно высокомерных лет, что нечем. Теперь  я им тоже горжусь. И считаю за честь появиться где-нибудь рядом.

Я люблю своего отца. И не потому что гармоничные отношения с родителями (с любыми, какими бы не были)  являются обязательным элементом здорового образа жизни, которым я не в меру увлечён. Я люблю его просто так.

Любите их просто такими, какими они есть. Их не выбирают, они дарованы нам Судьбой.

Когда у меня самого родился сын, я просто полностью пересмотрел, а, вернее, прочувствовал заново своё отношение к отцу.

Жаль, что между ним и мной – шесть тысяч километров.

Могу ему только написать. Или позвонить. Или, иногда, навестить.

И выразить свои чувства словами. Настолько, насколько можно выразить чувства – словами.

Автор: Леонид Винников

(глава из книги «Грани любви»)