Спасибо бабушке, спасибо дедушке. ФЛЕШМОБ #СПАСИБОБАБУШКА #СПАСИБОДЕДУШКА

Семья…

Я никогда не думала, что писать о своей семье – это так трудно. Трудно, во-первых, потому, что, как и в любой другой семье, в моей  хватало и плохого, и хорошего. А во-вторых, потому что как только я стала думать об этом, меня захлестнули воспоминания. Я увлеклась ими настолько, что даже забыла, зачем мне это нужно и что надо что-то писать. А в-третьих, потому что у меня была не одна семья.  Я не знаю, повезло мне или нет, но у меня было много семей. Три недели я собиралась с мыслями и, наконец, собралась.  Вот что мне захотелось рассказать …

Семью, в которой я родилась и прожила три года я, практически, не помню. Просто я всегда знала, что где-то у меня есть папа, бабушка, дедушка и многочисленные родственники по отцовской линии. Все, что связано с тем периодом моей жизни больше напоминает сон. То ли было, то ли приснилось. То ли со мной, то ли так кто-то рассказал…  Помнила только всегда, что дед Петр был очень добрый и что у меня есть два двоюродных брата, с которыми я хотела встретиться всю свою сознательную жизнь.  И я встретилась с ними много-много лет спустя, будучи уже взрослым человеком. Каково же было мое разочарование! Но об этом после.  Вернусь к детству…

С чем у вас ассоциируется детство?  У меня детство – это ясное летнее утро. Когда в выходной день ты просыпаешься в своей комнате, оглядываешься по сторонам, понимаешь, что все уже давно встали и заняты делами. А чтобы не будить меня тихонько прикрыли дверь в комнату. А из-под этой двери пробивается луч солнца и в этом луче по полу пляшут тени. Это тени от листьев клена. Огромного старого клена, который растет перед подъездом. Такого старого и такого могучего. Мне кажется, этот клен там был и будет всегда. Я не представляю свой дом без него. И вот этот клен-красавец, и это солнце под дверью, и запах чего-то очень вкусного с кухни – это и есть детство.  

И тогда я была счастлива. Тогда у меня была большая семья  -  у меня были мама, бабушка Роза и дедушка Иван. И ни один выходной день не проходил без этих вот вкусных запахов. И вся семья собиралась за столом и хозяйкой за ним была бабушка. Я тогда не понимала этого, но именно на ней все это теплое, уютное, родное и держалось. Даже сейчас,  когда я взрослая и многие вещи оцениваются по-другому, я  твердо убеждена, что большая семья всегда держится на одном человеке. Главе семьи. Самом мудром, самом отзывчивом, самом-самом. Вот так все держалось на бабушке Розе. Она была какая-то такая радостная и жизнелюбивая, что невозможно было этим не заразиться.  Столько энергии было в ней!  Она была тем центром, вокруг которого всегда хотелось собираться. Я не знаю, сколько душевных и физических сил ей это стоило.  Но всегда у нее находились нужные слова и эмоции для каждого из нас. Она поддержала маму, когда та рассталась с отцом. Тогда она просто сказала: «Бери Олюшку и приходи домой. Это ваш дом». Она сердилась и журила нас, когда мы этого заслуживали. И искренне хвалила и восхищалась,  когда было за что похвалить. И никому не приходило в голову с ней спорить. Мне кажется, что даже взрослые рядом с ней были как дети. Она была строгая, но справедливая. Мне не раз перепадало от нее за мои детские шалости. Меня наказывали за вранье и за первые попытки воровать, за то, что я не умела беречь вещи и была по-детски неопрятна.   Да и не то чтобы наказывали… На меня обижались, расстраивались и переставали радоваться.  Я так хорошо помню, как плохо от этого мне было.  От того что из дома вдруг ушла радость. И осознание того что ты этому причина. Тогда для меня не было наказания страшней. Но даже когда на меня ругались и сердились,  даже тогда я знала – меня любят. Любят безгранично и всей душой.

Дедушка тогда ходил охотиться и рыбачить. Он никогда не брал меня с собой на охоту, потому как женщины между собой негласно решили, что ребенку там не место. Во-первых, меня могли нечаянно подстрелить, так как я никогда не сидела на месте и находилась вдруг в самых неожиданных местах. Во-вторых, смотреть на то, как убивают животных ребенок, по их мнению, не должен.  Может быть, они были правы.  Потому что каждый раз, когда дед приносил с охоты убитого зайца или утку, я по несколько часов сидела, качая их на руках, и плакала. Я гладила и жалела мертвых животных и просила их не обижаться на нас. А потом отказывалась есть приготовленное мясо и говорила, что больше никогда-никогда не стану есть мясо. Но на следующее утро все забывалось, и я снова начинала нормально есть.  Только переспрашивала, не тот ли это заяц, которого вчера принес дедушка. И, конечно же, всегда это был какой-то другой заяц. ))) Так уж устроена детская психика, она быстро забывает все плохое, просто не пускает его в себя.  Точно так же я плакала над раками, которых должны были сварить, и пыталась спасти их, по одному пряча в своей комнате.  И мой детский разум отказывался понимать, что они все равно умрут. Мне здорово доставалось, когда их находили где-нибудь под диваном уже протухшими. Я каждый раз наполняла ванную водой, чтобы выпустить туда всю словленную дедушкой рыбу, чтобы она жила у нас. Взрослые смеялись, сердились, отчаивались и просто стали отправлять меня из дома, когда дед возвращался из очередного похода. 

Только один раз мне довелось съездить с дедом на рыбалку. Мы взяли  с собой резиновую лодку, удочки, снасти и дедушкины большие резиновые сапоги болотники. Я так хорошо помню, какой восторг испытала, когда влезла в эти сапоги. Если деду они были выше колена, то я в них влезла вся. И, конечно же, я играла в кота в сапогах.  И конечно же чуть не ввалилась в костер. А вы попробуйте походить в сапогах, которые достают вам до самого пояса…  А потом мы надули лодку. Вставили весла и выплыли на середину озера. Дед ловил рыбу и складывал ее на дно лодки, а я веслом глушила ее, чтобы она не трепыхалась. Мне казалось, что такая быстрая смерть от удара веслом лучше, чем часами лежать, задыхаясь и хватая воздух. А потом не помню, то ли клев у деда не пошел, то ли мне это дело надоело, но стала я лазить по лодке, свешивая ноги в воду. Быть может именно тогда я и зацепила клапан, который сдерживал воздух.  Заметили это мы только тогда, когда лодка стала заметно проседать. А мы посреди озера. Дед был в бешенстве. Лодка сдувалась на глазах. Мы чуть не утонули. Клапан дед, конечно, закрыл, но борта лодки уже сдулись настолько что, стали зачерпывать воду.  Дед уже возле самого берега, когда стал сам ногами дотягиваться до дна, вытаскивал и меня и лодку…  А рыба вся растерялась. Там уж было не до рыбы… Больше дедушка никогда меня с собой не брал.

Утешением для меня тогда стали подарки «от зайчика» - не съеденный хлеб, вареная перловая каша, которая служила прикормом для рыбы, уже подвяленные на солнце огурцы, большой шприц с плавленым сыром (до сих пор не знаю, для чего он был нужен), листья черемши и трехлистника. И не было тогда для меня еды вкуснее, потому что я точно знала, что все это от зайчика.  Я даже не замечала, как взрослые хитро улыбаются, глядя, как я все это уплетаю.

А бабушка любила собирать грибы и ягоды. Мы собирались всей семьей, садились в старый, военных времен зеленый «Мерседес» и ехали в лес. Грибы собирать мне не доверяли. Я в них ничего не понимала. Да и сейчас ничего не понимаю. А вот ягоды – это была моя стихия. Все брали по ведерку и разбредались кто куда. Обратно все возвращались с полными ведрами, а я с полным ртом. Причем, хватала с куста, не разбираясь, вместе с листьями. И никто мне это не запрещал. Ну разве это не счастье?

Еще я помню, как бабушка щекотала меня. Я визжала и хохотала так, что приходили соседи и спрашивали, что тут делают с ребенком, не мучают ли меня. А мы с бабушкой не могли остановить хохот, чтобы им что-нибудь ответить. Я сейчас точно так же щекочу своего сына – до визга, до хохота, до икоты. Только жизнь сейчас стала такая, что кричи не кричи, даже если будут убивать, никто не придет и не спросит, что случилось. А тогда приходили. Эх, славное было времечко!

Иногда по вечерам дед играл на баяне. Он сам научился играть, у него был какой-то самоучитель и по нему он учил по одной композиции. Когда он освоил «Яблочко»  (танец русских моряков) мы давали нашим женщинам концерт. Он играл, а я танцевала и это было так уморительно смешно.  Дедушка очень хотел и меня научить играть, но когда я брала в руки баян, ставила его себе на колени, всем становилось понятно, что длины моих рук просто не хватит, чтобы растянуть меха, а баян слишком тяжелый для меня. Так я и не научилась. Этот баян и сейчас хранится в нашем доме.  Правда, очень-очень много лет никто не доставал его из футляра. И вот только сейчас, мой подросший сын пытается на нем играть,  вот только учить его некому –  у него нет деда.

А за три месяца до школы мне купили ранец и школьную форму. И вся семья хихикала с меня, когда я каждый вечер, когда все собирались после работы, одевалась во все это и гордая ходила по квартире. И никто не говорил мне, что это глупо, все ждали школу.

Я много чего помню из той жизни, всего и не расскажешь. Например, как однажды летом дед пожалел меня и остриг практически налысо, потому что заплетать меня было некому, и он решил, что мне ужасно жарко с длинными распущенными волосами.  Я была счастлива. Мама была в шоке и рыдала. А бабушка, похихикав, сказала: «Волосы – не зубы, отрастут. Чего уж теперь-то…».

А еще у бабушки всегда были для меня конфеты. Она их всегда прятала, чтобы я не съела все сразу. А я их всегда находила и таскала по одной. А бабушка делала вид, что не замечает, как быстро тает мешок с конфетами. Это было что-то вроде игры. Конфеты для меня у нее были всегда. А еще в те времена жесткого дефицита, когда в стране не было ничего, она умудрялась доставать для меня бананы. И это было чудом.

Благодаря ей, в нашем доме всегда были книги. Огромная коллекция книг и сборников подписных изданий. Мы сейчас не знаем что это такое, сейчас в книжных магазинах есть все. Тогда книги просто так невозможно было купить – на них приходилось подписываться, сдавать макулатуру, стоять в очередях. Но в нашем доме были книги. И мы с мамой постарались их сохранить, даже тогда, когда были трудные времена и было совсем не до книг.

А потом случилась беда. Бабушка заболела. Рак. Она сгорела буквально за полгода. И это было так страшно и так мучительно. Мама постаралась меня тогда оградить от этого, чтобы я не видела и не знала. Но я, живя в другом месте, знала, чувствовала, что там, дома, что-то  происходит.  Когда бабушка умерла, я знала об этом точно – она приходила ко мне во сне. Мама пыталась промолчать, на мой вопрос, но я сказала ей, что знаю, что бабушки с нами больше нет.  Мы долго плакали вдвоем на кухне. И именно тогда я поняла, что такой счастливой как  в той жизни, я уже не буду никогда.

С  уходом бабушки наша семья как-то быстро кончилась. Может быть потому, что слишком трудно было жить так же и там же, где мы жили с ней, но уже без нее. А может быть, потому что кроме нее нас больше ничего не объединяло. Наверное, нужно было просто собраться и поговорить об этом, но никто этого не сделал. Было слишком больно. Каждый спасался сам по себе. Все продолжили жить дальше, но уже порознь. Знаете, словно нитку из бус достали. Дедушка практически через год нашел себе новую «бабушку». Все было как в сказке про злую мачеху. Она тут же нас невзлюбила. Мама ответила ей тем же. Эта чужая бабушка очень быстро настроила деда против нас, уговорила его продать нашу машину, вытянула у него деньги, заставила купить дом в другом городе, попыталась забрать нашу квартиру и, в конце концов, увезла его от нас. Характер у деда портился на глазах. Он стал мнительным, вечно жалующимся, он упрекал нас во всем. Так бывает, и ничего с этим не сделаешь. А я в очередной раз убедилась, что порой, все, что есть хорошего в нашей жизни, держится на хрупких плечах всего одного человека.  Жалею, что не успела сказать моей бабушке как люблю ее. Нужно было говорить об этом каждый день, сто раз на день. А мы забывали…

 Через какое-то время как дедушка уехал в другой город, мы с мамой переехали жить к маминому новому мужу. Так у меня появилась новая семья. И так получилось, что совершенно чужие, по сути, для меня люди стали мне родными бабушкой и дедушкой. Бабушка Вера и дед Василий. Это они, фактически вырастили меня.

Центром этой семьи, по-моему, был дед. Добрейшей души человек. Я ни разу не слышала от него грубого слова, крика и хамства, хотя он всю жизнь проработал на заводе. Но, не смотря на это, его беспутный сын и мамин муж Володя, его побаивался и уважал. Дедушка тогда уже, по-моему, был на пенсии и практически все время проводил дома со мной. Бабушка продолжала работать. Он вроде всегда был рядом, но почему-то никогда не мешал. Есть такие люди – теплые, уютные.

И дедушка делал со мной уроки. Ну как делал. Он просто присутствовал рядом. Я сидела и делала уроки, он смотрел телевизор. Я просто не могла делать уроки, когда его не было рядом. Квартира без него казалась пустой и безжизненной, и я могла только слоняться по ней. Наверное, с тех пор я и привыкла, что в доме всегда должно что-то звучать. Я не могу находиться в квартире в тишине. Тишина означает одиночество. Наверное, поэтому у меня всегда что-то включено, либо телевизор, либо приемник, либо музыка на компьютере…  Просто, чтобы было, как фон – это создает иллюзию чьего-то присутствия.

Мама заставляла меня вырабатывать подчерк, и я часами сидела и переписывала текст из книжки в тетрадку, а бабушка пыталась уговорить ее пожалеть меня. Хотя сейчас, с высоты возраста и опыта, я понимаю, что мама была права. Я вырабатывала не столько подчерк, сколько зрительную память – она потом очень пригодилась мне в жизни. А еще культуру речи. Потому что чтение книг и вот такое вот переписывание научили меня красивым речевым оборотам, чувству слога, грамотности. Но тогда я была ребенком и мне было страшно обидно, что я столько времени трачу на бесполезное и скучное занятие. И слезы текли из глаз. А дед приходил и приносил мне на стол тарелку с чем-нибудь вкусным. И тогда, засунув за щеку шоколадку или кусок колбасы, я с удвоенной силой бралась за дело. Мне было не так грустно. И я снова знала, что меня любят, что за меня переживают, что я не одна. И даже кот приходил составить мне компанию. Он ложился под настольной лампой и урчал мне что-нибудь. И так уютно… этот желтый свет, урчащий кот и молчаливое присутствие деда в комнате.

Мы спали с ним в одной комнате, и он всегда рассказывал мне что-нибудь на ночь. Он прошел всю войну и мне было так интересно слушать его рассказы об этом. Ведь это уже была история, мы уже в школе это проходили. А он вот, живой свидетель, участник всего этого так просто рассказывает мне об этом, словно это было только вчера. У меня захватывало дух. Именно от него я узнала, что война, это не романтика и героизм, а грязь, боль, страх, смерть и увечья. Когда ты неделями не вылезаешь из грязи, тебя едят насекомые, рядом умирают и калечатся твои товарищи, а ты не понимаешь, зачем все это. Почему? За что? И на автомате просто идешь вперед. И это было так шокирующее. Я через всю жизнь пронесла эти его рассказы. Я не сразу поняла, только потом, почему мой сын не хочет идти в армию. Я пересказывала ему рассказы деда. И для него армия – это война. А война - это страшно. Война – это когда человеческая жизнь ничего не стоит. И никакая конституция, никакие права и законы не защитят тебя от гусениц танков и автомата. Может быть, зря я все это рассказывала сыну, потому что все-таки армия – это армия, а война – это война. Но мне кажется, он должен знать, хотя бы для того, чтобы это больше никогда не повторилось.

Дедушкиной отрадой был сиамский кот Мурзик, которого мне купили, чтобы отвлечь от мыслей о смерти бабушки Розы. Думали, это будет мой кот. Но он стал дедушкиным. Дед звал его Мурлышка, разговаривал с ним, кормил его. Очень хорошо помню эту сладкую парочку, когда дед сидел в кресле или на диване, подтянув к себе ноги, а его Мурлышка лежал у него на животе. У деда был большой круглый живот, на котором как раз и помещался кот. Или на плечах. Не важно где, но он всегда был рядом. Дед баловал его и кормил деликатесами. А бабушка всегда ругалась на него: «Совсем сдурел коту покупать скумбрию горячего копчения. Да мы, люди, такого не едим!». Она, конечно же, преувеличивала, жили мы тогда хорошо. Да и не то чтобы она сильно сердилась, но ей нужно было выразить свое недовольство вот таким вот бурчанием. Думаю, это была ревность. Потому что хоть она вида никогда и не подавала, все знали - она тоже тайно любит этого кота. 

С этим котом, как с любым другим членом семьи, связано много и плохого и хорошего. Однажды он покусал меня. Я носила его гулять на улицу. Спустила на землю, а рядом оказался другой кот. Они стояли, выгнув спины, друг напротив друга и орали дурными голосами. Мне тогда так страшно стало за нашего кота, что я решила его спасти. Просто схватила на руки и попыталась унести. Вот тогда-то он меня и цапнул. Сильно. Четыре шрама от его зубов до сих пор остались у меня на запястье. Я ведь не знала, что нарушила его планы на победу. Он оказался очень бойцовским котом. Но об этом я узнала намного позже, когда однажды на даче он от нас сбежал и пропадал две недели. Вернулся он с порванным ухом, гноящейся раной от вырванного когтя и страшно довольный собой. Уж не знаю, что у него там случилось с местными дачными котами, но с тех пор они стали обходить его стороной. Честно.

 А однажды мы потеряли его прямо дома. Долго потом искали его в квартире и никак не могли найти. Честно говоря, думали, что он по балкону ушел к соседям. Он уже проделывал такое не раз. Соседи каждый раз звонили нам в дверь и говорили: «Заберите вашего кота». Но в этот раз и соседи его не видели. Когда мы уже совсем отчаялись его найти, мама решила сходить поискать его на улицу, мало ли с балкона свалился или еще что… Она открыла шкаф, протянула руку, взяла свою меховую шапку, собираясь одеть ее. И вдруг эта шапка зашевелилась )))) Оказывается этот свинтус, пока мы его искали мирно спал на полке в шкафу, свернувшись клубочком. И главное – мы не раз заглядывали в этот шкаф, но были абсолютно уверены, что это шапка – уж очень по цвету они были похожи. Ох и ругали же его тогда за то что не отзывался!

Тогда у нас впервые появился видеомагнитофон и я впервые посмотрела фильм ужасов. Не помню, как называлось это творение, но смысл был в том, что там из телевизора вылезали живые мертвецы. Мы вечером его спокойно посмотрели и отправились спать. Мне было совсем не страшно тогда. Я спокойно в темноте дошла до своей комнаты и спокойно уснула. И кошмары ночью меня не мучили. Но вот через пару недель, когда мы с бабушкой и дедом уже перебрались на дачу (а мы каждое лето переезжали туда жить пока мама и Володя работали), мне вдруг вечером стало страшно. Я так отчетливо представила, что под балконом ходят эти самые мертвецы. И так жутко стало, что я уже, взрослая, по большому счету, девочка побежала проситься к  бабушке  в кровать.  И она всю ночь охраняла мой сон.

Эта дача, мои каникулы, проведенные там, этот запах вареной  картошки и салата из помидоров и огурцов со сметаной и эти вечные закатки. И наш участок в цветах, деревьях и овощах, самый лучший из всех в дачном поселке. И гордость за бабушку, потому что это ее заслуга. Это она вставала в пять часов утра и работала не покладая рук, чтобы все это было.  И детская компания, которая лазила по деревьям и стогам с сеном, ловила лягушек и саранчу, гоняла на велосипедах, объедала чужие огороды…  И зимы в квартире, и общее ожидание нового года и коньки под елкой, и мой примерзший к качелям язык, и сломанная рука, и бойкот, который объявил мне класс – все это эти люди переживали со мной. И ни разу за много-много лет я не задумалась о том, что они мне не родные. Как же не родные? Роднее не бывает! Это все большая и очень важная часть моей жизни. И это все было так замечательно.

А потом Володя,  мамин муж,  начал пить. Сначала это было терпимо, но когда начались каждодневные пьяные компании, когда из дома стали исчезать вещи, когда он стал бросать похотливые взгляды на меня, уже 12 летнюю барышню, мама поняла – пора уходить.

Мы вернулись в тот дом, откуда уехали когда-то, и где когда-то я была так счастлива. Первое время мы поддерживали отношения с той семьей. Не с Володей, нет, с его родителями. С теми, кто стал мне так дорог. Мы поздравляли их с праздниками и иногда даже ездили к ним на дачу, когда там не было Володи. Но уже не для того чтобы резвиться и отдыхать, а для того, чтобы помогать. Участок требовал все больше сил и участия, а бабушка и дед не становились ни моложе, ни сильнее. И мы помогали. Всегда. 

А потом дедушка потихоньку начал терять память. Он начал заговариваться, забывать. Хорошо помнил то, что было давно, но совершенно не помнил, поел ли он сегодня. Он перестал узнавать близких, все время порывался куда-то уходить. Бабушке приходилось все трудней. Володя вел себя все безобразнее. Дед терял силу, а бабушка, по-моему, побаивалась сына и во всем ему потакала. Это продолжалось много-много лет. Я уже выросла, закончила институт. Мы продолжали общаться даже тогда, когда у меня родился сын Лёнька. Володя нашел себе какую-то женщину, с которой пил и которая помогала ему давить его родителей. Сердце кровью обливалось, но нам -  мне, маме, Лёньке - места в их жизни больше не было. Хотя бабушка очень тоскует по Лёньке и старается видеться  с ним хотя бы иногда. Постепенно общение сошло совсем на нет. Вскоре дед Василий умер. С бабушкой мы продолжаем созваниваться и поздравлять друг друга с праздниками, но семьей быть мы перестали. А у меня не осталось даже фотографий…

После этого очень долгое время моей семьей были только я и мама. Много чего мы пережили за эти годы. И хорошего и плохого. Мое окончание школы, поступление в институт, ее потерю работы и жестокую нехватку денег, мои встречи и расставания с мужчинами,  окончание института, смерть отца и встречу с его родными, инсульт и паралич деда Ивана. Тогда нам позвонила его бабка и поставила нас перед фактом, что дедушка в больнице, ухаживать за ним она не будет – приезжайте, забирайте. Мы тогда заказывали машину, которая смогла бы перевезти его парализованного из города в город, договаривались с чужими людьми, чтобы его там, в другом городе в нее погрузили, мы приняли его и ухаживали за ним больше года, пока Бог не смилостивился и не забрал его. Это было очень трудно и морально и физически.  А я тогда уже ждала Леньку. И все это время мама была рядом со мной. Поддерживала и помогала. Даже тогда, когда жизнь снова свела меня с семьей отца, с теми самыми двоюродными братьями, о встрече с которыми я всегда мечтала.

Мы встретились на похоронах отца. Его жена не хотела меня там видеть, но сестра отца, моя тетка, настояла. Мол, Оля его дочь, она должна с ним проститься. И вот тогда я снова окунулась в свое прошлое. Я встретилась с людьми, которые были родными мне по крови, но оказались настолько чужими, словно две вселенные встретились.  Я тогда очень сильно обидела маму, но мне очень хотелось иметь большую дружную семью и мне казалось, что с этими людьми я смогу все это получить. Я ушла из дома и стала жить с ними. Когда я стала понимать что это за люди, какими ценностями они живут, я осознала, что мои мечты о большой радостной семье так и останутся мечтами. Как объяснить вам? Там люди не жили вместе, они просто существовали под одной крышей, только потому, что некуда было деваться. Все отношения были построены только на корысти. У кого-нибудь что-нибудь урвать. Сын не поможет матери просто так, а только если она ему заплатит. Вытянуть у отца, брата, снохи деньги из кошелька – это норма. Мать не будет переживать за пропадающего неделю сына – мол взрослый, сам разберется. А что за него переживать, погуляет-погуляет и вернется. Я была в шоке. Такие отношения просто не укладывались в моей голове. Не семья, а собрание абсолютно чужих друг другу людей. Никто никому не нужен! Только тогда, когда я окунулась во все это, я поняла мамино отношение к этим людям, ее обиду и горечь и почему так много лет она не хотела со мной об этом говорить. Я бы все равно не поверила. Потому что невозможно поверить, что такое вообще возможно. На ошибках учатся. Именно ее я должна благодарить за то, что я не выросла такой же – холодной, расчетливой, циничной. Это только ее заслуга и боль.

После трех месяцев жизни там я вернулась к маме. И она приняла меня, не сказав ни слова, не упрекнув. И никогда мы с ней об этом больше не вспоминали. Не знаю, простила ли она меня. А потом уже и времени думать об этом не было. Потом свалился дедушка, и жизнь взяла свое.

А семь лет назад у меня родился сын. И жизнь идет своим чередом. В ней свои радости, горести, проблемы. Но я всегда знаю, что на этих людей я могу положиться, и чтобы ни случилось, они будут со мною всегда. И роднее их у меня нет никого. И я для этих людей буду стараться делать невозможное. И, несмотря на все обиды, ссоры, недомолвки, мы всегда сможем сесть и поговорить, и решить любую проблему. Для того чтобы дальше оставаться семьей.

Вот так вот и закончилась история моей семьи. Хотя…  Впрочем, почему закончилась? Я очень надеюсь, что она продолжится. Я надеюсь на то, что у меня будет муж и я смогу войти в его семью. Войти, для того, чтобы стать одним целым, чтобы жить их жизнью и разделить с ними свою. И сын когда-нибудь женится, и его новая семья тоже будет отчасти моей, и история нашей семьи будет продолжаться и продолжаться…

Какой я вижу свою идеальную семью? Я точно и не знаю, знаю только одно – в ней должен звучать веселый детский смех, а жизнь детей должна быть такой же яркой и светлой, чтобы они чувствовали, что их любят, несмотря ни на что.  

Автор Ольга Рулькевич